Антониос Милиаракис. Разграбление скульптур Парфенона

Томас Брюс, граф Элгин, был шотландцем и потомком Роберта Брюса, короля шотландцев. Он родился в 1769 году и умер 4 ноября 1842 года. Получив хорошее воспитание и отменное образование, он принялся за изучение древностей и искусства древних народов. Элгин служил своей стране на посту посла при венском (1792) и прусском (1795) дворах, а в 1799 году был назначен послом в Блистательную Порту.

В то время в Европе и Англии появлялось много сочинений и рисунков, посвященных антиквариату, которые были вдохновлены работой Стюарта об Афинских древностях и рисунками более ранних путешественников, антикваров и архитекторов. Вскоре было замечено, что некоторые из памятников, описанных и зарисованных теми путешественниками уже невозможно обнаружить, так как они к тому времени оказались разрушенными. В частности, Парфенон со времен Стюарта (1748) и Реветта (1754) сохранил неизменной лишь свою восточную сторону, а некоторые барельефы с других сторон памятника были сняты. Более того, сравнение опубликованных разными путешественниками рисунков с реальными изображениями афинских памятников показало любителям древности и искусств несоответствие рисунков оригиналам. Элгин, который к тому времени уже находился в Константинополе, привлек к данным фактам внимание своего архитектора Томаса Харрисона и указал ему на важность изучения этих древних памятников для науки, искусства и утончения эстетического вкуса.

Руководимый этими соображениями и побуждениями, Элгин, будучи послом в Константинополе, предложил своему правительству прислать британских художников, чтобы они сделали рисунки афинских древностей, способствуя, тем самым, как мы уже сказали, развитию эстетических вкусов в Англии, и поощряя распространение изящных искусств. Однако правительство Питта, занятое более спешными делами, осталось глухо к этому начинанию, и Элгин решил осуществить замысел собственными силами. Для этого он нанял личным секретарем антиквара Уильяма Гамильтона и поручил ему самостоятельно подобрать помощников. Гамильтон, живший на Сицилии, нанял шестерых художников: живописца Джованни Баттиста Лузиери, архитекторов Себастиана Иттара и Винченцо Балестра, а также Федора Ивановича и двух лепщиков и отправил их в Константинополь. Элгин, в свою очередь, переправил их в Афины, куда они прибыли, как мы уже сказали, к концу марта 1800 года.

Лузиери происходил из Неаполя и был одним из лучших живописцев Европы. Он учился вместе со знаменитыми немецкими живописцами Ф. Гаккерсом и Э.В. Тишбейном и прославился акварельными пейзажами величайшей точности и изящества.

Иттар и Балестра оба были архитекторами, в их задачу входило измерение и зарисовка древних памятников.

Федор Иванович был молодой калмык, прошедший обучение в Риме. Он был привлечен к работе благодаря своему умению передавать человеческое тело. Под началом Лузиери художники начали систематическую работу в августе 1800 года. Но условия не благоприятствовали им. Порта была в натянутых отношениях с Англией из-за Египта, и турецкие власти в Афинах чинили разнообразные препятствия, требуя по пяти фунтов стерлингов в день за допуск к работам в Акрополь. Кроме того, не могло быть и речи о сооружении лесов, которые позволили бы художникам работать более эффективно, большая часть работ велась ими у памятников нижнего города.

Так прошло девять месяцев за рисованием и измерением памятников. Но когда британцы изгнали французов из Египта, отношение Порты к Англии изменилось в ее пользу, и Элгин, воспользовавшись этой переменой (а также, как говорят, благосклонностью Капудан-паши и матери султана Селима III), получил разрешение делать слепки со статуй Парфенона, производить раскопки и доставать находки из-под земли.

С мая 1801 года, когда было получено это разрешение, работа приобрела совсем иной характер. На сооруженных лесах, живописцы могли свободно рисовать, архитекторы — делать эскизы и измерять, лепщики — делать слепки барельефов и статуй. Более того, на Акрополе были начаты раскопки, которые потребовали сноса некоторых домов с западной стороны Парфенона, скрывавших под собою фрагменты статуй фронтона. Тогда и были открыты знаменитые мраморы. Для этого потребовалось новое разрешение из Константинополя. Элгин добился и его. Но после того как под одним из снесенных домов не было обнаружено ничего ценного, турок, владелец дома, дал выход своему гневу, показав со смехом на известь, которая была использована при сооружении стен дома — ее получили из мрамора, который искали люди Элгина.

Большой размах поисков приносил хороший барыш военному правителю Афин и его янычарам, а также тем туркам, которые жили на Акрополе. Часто они даже разрушали леса и препятствовали входу на свою территорию, чтобы получить еще большее вознаграждение.

Так обстояли дела, когда в следующем 1801 году. доктор Хант прибыл в Афины с приказом Элгина инспектировать работы. Хант был капелланом британского посольства в Константинополе и некоторое время исполнял обязанности секретаря Элгина. Отчет Ханта позволил Элгину добиться замены первого, не слишком вразумительного фирмана новым [фирман — указ султана; здесь: разрешение на производство всех работ]. Он заручился им для того, чтобы избежать всяческих недоразумений и претензий со стороны турок. Фирман был вручен Элгину с официальным итальянским переводом. В этом примечательном документе Каймакан-паша от имени великого визиря сообщает афинским воеводе и кади о великой любви «франков» к писаниям и изваяниям греческих философов, и напоминает об уважении к британским сановникам, таким как лорд Элгин, чьим доверенным лицам — призывает он — не должно чинить никаких препятствий, но допускать их свободно в Акрополь, чтобы ставить леса, делать слепки, измерения, раскопки и т.д., а при обнаружении камней с надписями или украшениями перемещать их беспрепятственно, если им то понадобится.

Ниже мы приводим перевод этого фирмана с итальянского из книги Микаэлиса о Парфеноне (с. 355), который описывает «фирман или официальное письмо от Каймакан-паши — исполняющего обязанности великого визиря Порты, отсутствовавшего в Египте, — адресовнное кади или воеводе в Афинах 1801».

Письмо (после обычных вступительных приветствий и пожеланий мира) гласит:
«... Настоящим доводим до твоего сведения, что наш искренний друг Его Превосходительство лорд Элгин, Чрезвычайный посол английского двора при Счастливой Порте, сообщил нам, что, как хорошо известно, большая часть франкских (т.е. христианских) дворов стремятся читать и исследовать книги, изображения и изваяния и другие произведения науки и искусства древних греческих философов, и что в особенности министры и государственные сановники, философы, предстоятели и прочие лица из Англии имеют особенный вкус к изображениям, фигурам и изваяниям, сохранившимся со времен оных греков и встречающихся на берегах Архипелага и в других местах; вследствие этого они время от времени посылали своих людей обследовать и изучать древние сооружения, и изображения, и изваяния. И так как некоторые образованные Dilettanti при английском дворе желают увидеть древние здания и любопытные изваяния в городе Афинах и древние стены, сохранившиеся со времен Эллинов, и находящиеся теперь в нижней части вышеупомянутого места, то его превосходительство означенный посол нанял пятерых английских художников, ныне проживающих в Афинах, чтобы они исследовали и рассмотрели, а также воспроизвели оставшиеся там изваяния ab antiquo. Он также открыто просил нас, чтобы отсюда было написано официальное письмо о том, чтобы на то время, пока упомянутые художники будут заняты посещением Афинской цитадели, которая является местом их занятий, и установкой лесов вокруг тамошнего храма идолов, и лепкой скульптурных изображений и видимых изваяний на нем в алебастре и гипсе, и измерением остатков древних разрушенных зданий в том месте, и раскапыванием фундаментов, когда им то понадобится, чтобы открыть надписи, скрытые под сором, — да не будет им учинено никакого преткновения, и никакое препятствие да не будет брошено на пути их Дисдаром (или комендантом цитадели) или любым другим лицом, да не вмешивается никто в сооружение лесов или сооружений, которые им потребуются для работы; и буде они пожелают забрать любые куски камня с древними надписями или фигурами на них, да не встретят они в том никакого противления.

Посему мы написали вам это письмо и послали его с господином Филиппом Хантом, английским дворянином, секретарем вышеупомянутого посла, с тем, чтобы вы поняли его значение, то есть открытое желание и обязательство высочайшего двора, наделенного всеми высокими достоинствами, — благоприятствовать подобным просьбам в соответствии с требованиями дружества, искренности, союзничества и доброй воли, существующей ab antiquo между Высочайшим и пребывающим навеки Оттоманским двором и двором Англии и со стороны обоих дворов явно возрастающей, а в особенности оттого, что никакого ущерба нет от обозревания, созерцания и изображения упомянутых изображений и сооружений. Посему по исполнении долга гостеприимства и оказании должного приема вышеупомянутым художникам, в угоду настоятельной просьбе именованного посла об этом и по нашему обязательству обеспечить им беспрепятственное передвижение, осматривание или созерцание изваяний и сооружений, которые они пожелают рисовать или копировать, и любые необходимые им работы по установке лесов и использование разнообразных приспособлений, — мы желаем, чтобы по прибытии этого письма вы приложили старание и действовали согласно настояниям упомянутого посла столь долго, пока названные пять художников будут заняты посещением Афинской цитадели, места своих занятий, установкой лесов вокруг древнего храма идолов, лепкой из мела или гипса упомянутых украшений и видимых фигур на нем, или измерением фрагментов и следов других разрушенных сооружений, или раскапыванием, когда им будет то нужно, фундаментов в поисках надписей под сором, и да не досаждает им ни упомянутый Дисдар (или комендант цитадели), ни другое какое лицо, ни даже вы (кому направлено это письмо); и да не вмешивается никто в сооружение лесов или приспособлений и не препятствует им уносить любые куски камня с надписями или изображениями. Не премините вести и держать себя вышеупомянутым образом.

(Скреплено печатью.)

Сегед Абдулла Каймакан»

NB итальянский текст в двух местах упоминает «qualche pezzi di pietra» (любые куски камня).

Как только был выдан новый фирман, Хант вернулся в Афины, вероятно, в обществе Элгина, хотя мы не можем быть уверены в этом. Он привез с собой фирман, многочисленные дары от Англии для воеводы и просил позволения снять лучшие и, естественно, наиболее сохраненные метопы (каменные плиты с рельефными изображениями), истолковав фирман в желательном для него смысле. Получив на то позволение воеводы, Хант снял метопы и погрузил их на корабль. Такой способ действий вошел в правило. Элгин знал, что, только подкупая воеводу и нанимая афинских жителей, которые таким образом получали от него некоторое вознаграждение, он сможет обеспечить себе благосклонность и поддержку. Лузиери часто использовал триста-четыреста рабочих, которым был нужен только заработок и было мало дела до ценности древних развалин. (Шатобриан пишет, что эту работу выполняли только турки).

Так началось разграбление старинных памятников, которое принимало все больший размах. Статуи и барельефы сперва тщательно заворачивали, затем упаковывали в плетеную тару и складывали в доме Лузиери или на складах. Оттуда их доставляли на телегах в Пирей по плохой дороге и с большими трудностями. Там добытое при первой возможности грузили на корабли.

Элгин однажды побывал в Афинах во время работ. Вторично он приехал в Афины после того как был отозван со своего поста, в 1803 году, чтобы решить, стоит ли удерживать художников дальше. Кажется, художники были отпущены, и только Лузиери остался в Афинах, чтобы пополнять коллекцию и отправлять ее в Англию. Позже Лузиери снял еще несколько горельефов с фронтона Парфенона, продолжая работать под покровительством британского посла в Константинополе и британского консула в Афинах Сп. Логофетиса.

Начало войны между Англией и Францией в 1803 году. на некоторое время помешало работе Лузиери, так как возбудило — хоть и в небольшом масштабе — национальную вражду между британцами и французами, проживавшими в Афинах, породило взаимные обвинения и интриги. Это обстоятельство стесняло Лузиери в работе, которая стала объектом козней афинских французов и местных властей. Соперничество французов и британцев в борьбе за древности стало столь напряженным, что Шатобриану во время пребывания в Афинах в 1806 году. оказалось невозможным познакомиться с Лузиери, так как французский консул Фовель не мог представить их друг другу. Байрон среди прочего также пишет (1809): «Между этим художником и французским консулом Фовелем, который хочет спасти остатки для своего правительства, разыгралась тяжба из-за повозки, употребляемой для их перевозки, колесо которой — хоть бы оба эти колеса сломались! — консул связал цепью с замком, и Лузиери подал жалобу об этом воеводе». Еще ранее Байрон говорил о Лузиери, что он был «агентом разорения» и «умелым инструментом грабежа», лучше которого Элгину было не найти. Он также называет Фовеля и Лузиери «двумя величайшими демагогами этого времени», постоянно ссорящимися друг с другом и согласными только в том, что афинский народ лишен всякого будущего. «Какой это позор, — восклицал поэт, — когда два художника борются за привилегию разграбления Парфенона».

Так обстояли дела, когда в 1803 г. во время войны между Англией и Францией, Элгин, уже оставивший должность посла, был задержан французами по донесению из Афин и заключен под стражу в Мелене (город в 36 километрах к юго-востоку от Парижа), где ему предстояло оставаться до 1806 года. Тем временем Лузиери продолжал работать в Афинах, переписываясь теперь с женой Элгина в Англии. За эти три года коллекция древностей не пополнилась значительными приобретениями.

Было бы слишком утомительно перечислять здесь по отдельности все древности, перевезенные Элгином и его агентами в Англию, а также упоминать время их перевозки, в тех случаях, когда оно известно. В том, что касается Парфенона, мы отсылаем читателя к работе Адольфа Микаэлиса «Der Parthenon» (1871), где содержится библиография работ о мраморах, увезенных Элгином. И было бы хорошо, если бы знаток античности описал судьбы и злоключения тех греческих древностей, которые теперь можно видеть в музеях Европы, дабы мы могли узнать, куда ушли боги Греции, обломки греческих храмов, ее знаменитые надписи, венки ее славы, которые на протяжении веков были и по сей день остаются предметом грабежа и торговли для всех европейцев, включая и самих греков, рабов ли или свободных.

Как мы уже отметили, у нас нет греческих документов, описывающих деятельность в Афинах Элгина и его агентов. В личном архиве Элгин оставил дневник в девяносто страниц о работе и расходах Лузиери в 1803-1814 годах, когда последний работал в Афинах самостоятельно, но этот дневник остается и, несомненно, будет продолжать оставаться неопубликованным среди фамильных бумаг.

Во время пребывания Элгина в Афинах его люди зарисовывали главные памятники города, делали слепки и раскапывали надгробия в разных частях города. Они вывезли с собой из Афин, Элевсины, Дафни, с Эгины, из Немеи, Микен, Тиринфа и других мест множество купленных и украденных древностей, они также сняли метопы Парфенона и статуи с его фронтона, разрушая тем самым здание самым варварским способом.

Бартольди, путешествовавший по Греции в 1803-1804 годах, пишет, что видел огромный каменный блок с Пникса, готовый к отправке в Англию. Он предназначался для Шарлотты Гамильтон Нисбет, тещи Элгина, и должен был украсить один из ее каминов!

Все греческие предметы древности были отправлены в Англию в разные периоды времени. Мы ничего не знаем о государственной принадлежности использовавшихся кораблей, но в одной из записей Байрона упоминается корабль с Гидры, который стоял в Пирее, ожидая погрузки древностей в 1809 году. Этот корабль, видимо, был исключением, он направлялся на Мальту. Я написал почтенному старому моряку со Спецоса и спросил его, не слышал ли он от отца или из местных преданий о кораблях со Спецоса и Гидры, зафрахтованных для перевозки древностей из Пирея. Вот какой ответ был мною получен:

«Я могу с уверенностью сказать, что в 1802-1811 годах ни одного судна не было зафрахтовано с островов Спецос и Гидра, и никто не знает о каком-либо другом. По причине всеобщей распри, царившей тогда в Европе из-за Наполеона, корабли с этих островов, запасаясь необходимым капиталом, постоянно ходили в Сирию, или в порты Малой Азии, Фракии и Македонии, или вдоль берегов Мраморного моря до Константинополя за зерном, которое они затем продавали с большим риском и баснословной прибылью в Португалии и других местах, проплывая через Гибралтарский пролив; так что никто тогда не обращал никакого внимания на небольшие и безопасные фрахты».

Специально для перевозки древностей Элгин приобрел ранее корабль. Это был бриг «Ментор», который впоследствии затонул, нагруженный древностями, у о. Кифера.

Таким способом Элгин собрал ценную коллекцию статуй, барельефов, стел, ваз, капителей, надписей, погребальных предметов, разнообразных украшений, печатей, монет, сидений из театров, урн, амфор, солнечных часов и других мелких предметов быта и древнего искусства. Он покупал многочисленные предметы старины у афинских жителей. Даже из собственного колодца Логофетиса во дворе его дома Элгин изъял барельеф вакханки. Более того, он приобретал древности и в других краях на Востоке, в частности, ему принадлежала надпись бустрофедоном с мыса Сигея (Гени-Иссар или Гяур-Кёй) на Дарданеллах. Элгин вынул плиту с этой надписью, которую тщетно искали многие послы других держав, и особенно посол Людовика XIV, из церковного двора благодаря расположению Капудан-паши. Она была наполовину стерта местными жителями, которые часто приходили и садились на нее во время болезни, так как верили в ее целительную силу.

В чем современники горько упрекали Элгина, так это в ограблении и разрушении Парфенона и в том, как он снял барельефы фриза и метопы. Согласно каталогу Висконти, Элгин снял с Парфенона, Пропилей и других сооружений Акрополя 77 статуй и барельефов, 7 кусков мраморной постройки, 4 мрамора из храма Афины-Ники, 18 — из Эрехтейона (среди них была одна Кариатида), 4 — из театра Диониса, включая колоссальную статую Диониса, разнообразные предметы с Акрополя, 13 портретных бюстов, 34 отдельно стоящие статуи, 14 мраморных и бронзовых урн, 8 алтарей, 13 надгробий, 66 надписей и другие вещи. Всего 253 единицы, не считая бессчетных мелких изделий, сосудов, погребальных предметов и т.п.

Элгин говорил в свое оправдание, что все эти древние памятники ожидало разрушение или перемещение в руках турок или европейцев, особенно французов, и что он послужил сохранению этих реликвий древнего искусства для цивилизации. Он и его сторонники, не раз повторяли, что первым, кто снял метопу с Парфенона вслед за Морозини, был Шуазель-Гуффье. Элгин предъявлял этот факт как свидетельство в свою пользу: вот что-де получилось бы из лихорадочного соперничества французов и британцев за приобретение классических произведений. Именно убежденный в собственном величии, он и велел высечь свое имя и имя своей жены на колонне Парфенона.

далее >>>