Антониос Милиаракис. Разграбление скульптур Парфенона

Часть II. Коллекция Элгина: ее судьба в Европе (1806-1816)

По выходе из заключения в 1806 году Элгин увидел свою коллекцию в Англии и затем стал искать в разных портах Франции конфискованные французами ее части. Тяжелые партии груза многократно перемещались и секции слепков были так разбросаны, что потребовалось долгое время, чтобы найти и собрать их. Пока Элгин, взяв на себя огромные тяготы и расходы, заботился о том, чтобы собрать воедино свою коллекцию лучших творений древности, известный тогда антиквар и филолог Пейн Найт, подаривший Британскому Музею свою коллекцию, стоимостью в 50 000 фунтов стерлингов, заявил, что собрание Элгина не представляет ценности, так как состоит из произведений римского времени! Мнение Найта было тогда опровергнуто многими, и в особенности Бенджаменом Уэстом, знаменитым американским живописцем и одним из горячих почитателей коллекции Элгина. Сложившаяся ситуация побудила Элгина поручить Гамильтону написать записку об этом деле, которая бы все разъяснила публике. Гамильтон написал ее и опубликовал в 1811 году под названием «Записка на предмет занятий графа Элгина в Греции» (Эдинбург, 1811). Несколько лет спустя «Записка» была переиздана с дополнениями и переведена на французский и немецкий языки. Гамильтон, разъясняя суть занятий Элгина в Афинах и в других частях Греции, а также комментируя вопрос о ценности коллекции, оправдывал вывоз древностей, доказывая, что им грозило разрушение и приводя в пример тех, кто поступал так же, как Элгин, в т.ч. и Шуазеля-Гуффье.

В результате огромных затрат и многолетнего заключения во Франции, Элгин оказался в финансовом затруднении. До отбытия из Турции он потратил 36000 фунтов, не считая внушительных сумм, истраченных за три года при спасении ящиков, затонувших у Киферы. В 1811 году он стал думать о продаже коллекции французскому правительству для музея Наполеона в Париже. Но затем обратился к спикеру Палаты общин Чарльзу Эбботу с просьбой возместить убытки, которые оценивал в 62 440 фунтов. Из-за войн, в которые была вовлечена тогда Англия, Персеваль, премьер-министр и канцлер казначейства, предложил Элгину только 30 000 фунтов, сумму, которую тот счел недостаточной. Переговоры о сделке были прекращены через четырнадцать дней.

Тем временем был поставлен вопрос о законности собственности Элгина на коллекцию: был ли он в качестве частного лица ее законным владельцем, или же он только собрал ее и удерживал благодаря своему положению посла? Элгин ответил, что такой вопрос мог быть поставлен в конституционном государстве, таком, как Англия, но определенно не в случае Турции. В конце концов, британское правительство признало коллекцию частной собственностью. Было также предложено сдать собрание на хранение в британское государственное учреждение для пользования художников, но и это было отвергнуто.

С этого времени коллекция находилась во владении Элгина в Берлингтон-Хаус, где к ней был открыт доступ для любого антиквара и художника — им было позволено рисовать и изучать шедевры классического искусства. В английских, французских и немецких журналах появилось много статей обо всех мраморах вообще и об отдельных предметах. Некоторые продолжали поддерживать критические взгляды Пейна Найта, но все подобные голоса смолкли, когда стали известны авторитетные мнения, оценка коллекции выдающимся антикваром Висконти и прославленным скульптором Антонио Канова.

Висконти жил в Париже, но в 1814 году прибыл в Лондон увидеть впервые и исследовать мраморы Парфенона. Из оригинальных работ ему были известны только те барельефы, которые были приобретены Фовелем, а затем конфискованы французским правительством, и оказались в Лувре лишь в 1802 году. До этого ни один из музеев Европы не располагал произведениями, причислявшимися самими древними к лучшим. Висконти восхитился мастерством Фидиевых оригиналов и написал Гамильтону о высоких достоинствах техники, в которой выполнены произведения. Это письмо, а также его переводы были опубликованы Гамильтоном и возбудили у публики еще большее любопытство. Европейские художники и ученые все более радовались тому, что творения Фидия находятся в пределах досягаемости. По возвращении в Париж в 1815 году Висконти прочел публичную лекцию во Французском Институте о каждом предмете собрания.

Тем не менее, коллекция продолжала оставаться в собственности Элгина. Несмотря на финансовые затруднения, он впоследствии отказался продать французскому правительству даже ее часть, ибо это означало крушение его патриотических планов служить Англии распространением изящных искусств.

В 1815 году начались новые переговоры с британским правительством, но прежде чем мы обратимся к рассказу об этом, вернемся ненадолго в Афины, чтобы коснуться еще одного, последнего предприятия Лузиери и Элгина.

Мы помним, что в 1803 году Лузиери отправил 29 ящиков с мраморами в Англию. В 1808 году Байрон, который был тогда в Афинах, упоминает виденный им корабль с Гидры, который ждал погрузки древностей. Мы не располагаем сведениями о корабельных перевозках до 1811 года, но нет оснований сомневаться, что они имели место, так как Лузиери непрерывно работал в этом направлении в Афинах за счет Элгина. Хотя Лузиери отступился от разрушения скульптур Парфенона ранее, он, тем не менее, упорно продолжал раскапывать и приобретать древности, и в 1812 году смог отправить Элгину еще 80 ценных ящиков. Это число, далеко не малое, показывает обилие и нещадность разграбления. Если учесть, что Фовель, Гропиус и всякий путешественник, приезжавший в Афины, увозил ценности с собой, можно сказать, что афинскую землю прямо-таки прочесывали. Кажется, что в этот самый год афиняне проснулись, открыли глаза, и увидели свой город раздетым донага. По инициативе трех ученых афинян: Иоанниса Мармаротуриса, Петроса Ревелакиса и Александра Логофетиса Хоматьяноса (сына британского консула Спиридона Логофетиса), греки решили учредить «Общество друзей искусств». Его целью было собирать деньги на распространение образования по всей Греции, издавать классических авторов, помогать бедным студентам и «разыскивать всевозможные древности».

Одним из учредителей был Александр Логофетис. Его привлечение к работе Общества, намеревающегося противостоять агенту Элгина Лузиери, который пользовался покровительством семьи Логофетисов, могло означать многое: или, будучи моложе и лучше образованным, Александр Логофетис придерживался иных взглядов, нежели его отец, или же британское влияние ослабло в Афинах, или Элгин и Лузиери были уже не столь одержимы собиранием древностей, насытив свои аппетиты множеством кораблей с ценным грузом. Мы склоняемся в пользу последнего объяснения и считаем первое маловероятным, учитывая что в те патриархальные времена отец имел большую власть над сыном. Кроме того, Хоматьянос мог и не быть столь уж либеральным, принимая во внимание, что только учредители Мармаротурис и Ревелакис были членами «Филики этерия» («Дружественного общества»), но не он.

Что именно Общество сделало для собирания древностей, мы не знаем. Скорее всего немного. Фовель, австрийский консул Гропиус и Лузиери продолжали свою работу. Впрочем, отправка древностей большими ящиками на некоторое время приостановилась и ограничилась меньшими партиями. Этому факту нет прямых доказательств, но мы заключаем о нем из того, что в начале года Элгин начал переговоры о своей уже весьма большой коллекции, а в 1814 году подарил Афинам большие часы.

Вышеупомянутые часы, помещенные на большую квадратную башню в центре рыночной площади Афин, продолжали идти до вечера 8 августа 1884 года. Нам ничего неизвестно о них, кроме надписи:

Thomas Comes De Elgin
Athenien. Horol. D. D.
S. P. Q. A. Erex. colloc. A. D. MDCCCXIV

То есть: «Томас, граф Элгин подарил эти часы афинянам, и народ и дем Афин воздвиг и установил здесь башню в лето Господне 1814». Эта надпись свидетельствует о том, что Элгин подарил только часы, а афинские жители построили башню для них под руководством Лузиери. Башня простояла в целости семьдесят лет и в ночь с 8 на 9 августа 1884 года рухнула от пожара, разрушившего рыночную площадь. Упомянув об этом деянии Элгина, вернемся в Англию и проследим последующую судьбу его коллекции.

Переговоры с британским правительством возобновились в 1815 году 21 марта Гамильтон подал прошение Эбботу, спикеру нижней палаты и попечителю Британского Музея, о помещении коллекции в Музей. Это заставило Элгина 8 июня 1815 года обратиться в Палату общин с официальной просьбой о покупке правительством его коллекции по цене, назначенной комитетом. Предложение первоначально было принято. Но когда оно было вынесено на рассмотрение в Палате общин 15 июня, враги Элгина воспротивились. Они основывали свои аргументы на том, что Элгин не был правомочным владельцем коллекции. Тем временем парламент приостановил работу до 12 июля, и большие политические события, произошедшие за этот месяц (битва при Ватерлоо, вступление английских и прусских войск в Париж), исключили мысли о коллекции. Тем не менее, Элгин и его друзья использовали это время с толком: Гамильтон еще раз опубликовал свой «Меморандум» о мраморах, приложив к нему письма Бенджамена Уэста и Висконти. Но более всего увеличило славу и цену коллекции прибытие из Парижа Канова. Канова, знаменитейший скульптор своего времени с международной репутацией, был приглашен скульптором Росси осмотреть произведения.

Канова был отчасти знаком с коллекцией по рисункам, сделанным художниками Элгина, и по словам Элгина, который посетил его в Риме, но до тех пор не видел ее. Когда скульптор приехал в Лондон, он был охвачен безмерным восторгом и вдохновением при виде восхитительных изваяний, равных которым не было в музеях Европы. Он выразил свое восхищение и радость в письме к Элгину от 10 ноября 1815 года, которое гласит:

«Позвольте мне, Ваша Милость, выразить чувство живейшего удовольствия от увиденных в Лондоне ценных античных скульптур, привезенных Вами из Греции. Я не могу наглядеться на них. Хотя мое пребывание в столице должно было быть кратким, я не преминул провести это краткое время в созерцании таких знаменитых реликвий античного искусства. В них меня восхищает правдоподобие в сочетании с прекрасной композицией... Я считаю себя счастливым оттого, что смог увидеть эти великолепные произведения искусства своими глазами... Любители искусств и художники обязаны Вашей Милости благодарностью за то, что Вы доставили в пределы их досягаемости эти достопамятные и дивные изваяния. Со своей стороны выражаю Вам свою глубокую благодарность».

Британский Музей к тому времени приобрел у Таунли большие собрания римского искусства и барельефов из Фигалии. Канова, сравнивая их с коллекцией Элгина, утверждал, что если оба эти собрания стоят 15 000 фунтов стерлингов, то коллекция Элгина стоит 100 000. Это письмо, присланное Канова Элгину из Парижа, было опубликовано и стало известным всем антикварам и художникам, которые устремились в Англию, чтобы быть посвященными в таинства древнего искусства и искать вдохновения в сиянии творений Фидия. Вдохновленный увиденными шедеврами, великий художник Канова — с которого, можно сказать, начинается возрождение скульптуры, — пришел к пониманию того, что красота в искусстве требует свободного и обдуманного подражания природе. Вернувшись в Рим, он создал композицию «Пьета», завершил «Ареса и Афродиту», заказанных королем Англии, и увековечил возвращение на Святой престол папы Пия VII колоссальной статуей «Религии».

Подогретый общественным интересом, в печати разыгрался яростный спор. Хулители Элгина поддерживали мнение Пейна Найта, но сторонники его чаще выступали в печати. На всех языках выходили многочисленные исследования по древностям, делались рисунки и писались полотна, каждый жрец искусства приезжал в Англию, чтобы увезти в свою страну новые знания и впечатления. Все были охвачены восторгом и восхищением перед древними, а изучение истории и искусств классической Греции, незадолго до этого оживленное трудами Стюарта и Реветта, вспыхнуло с новой силой. По открытии парламента в феврале 1815 года Элгин повторил свою просьбу. Был учрежден комитет под председательством Бэнкса. Собравшись на заседание, комитет сосредоточился на четырех вопросах. Во-первых, какие полномочия были у лорда Элгина на собирание коллекции? Во-вторых, при каких обстоятельствах она была создана? В-третьих, какова ценность предметов коллекции как произведений искусства и их значение в качестве общественного достояния и стимула к развитию изящных искусств в Великобритании. В-четвертых, какова их стоимость как предметов купли, и какова цена снятия их с изначальных мест и доставки в Англию.

По первому вопросу комитет констатировал, что Элгин намеревался, покидая Англию в качестве английского посла в Порте, использовать свое положение для поощрения искусств в Великобритании путем распространения эскизов, рисунков и оттисков с остатками классической архитектуры и скульптуры. Для этого он привлек опытных художников, архитекторов и лепщиков и послал их в Афины со своим секретарем Гамильтоном, где они работали с ограничениями и препятствиями в 1800-1801 годах Пять художников покинули Афины в 1803 году, в городе остался только Лузиери. В 1800 году французы захватили Египет, и ненависть турок к ним достигла пика. Успехи британского оружия в Египте и возвращение его Турции улучшили отношение турок к британской нации. Ей не отказывали ни в одной просьбе. Лорд Элгин воспользовался неожиданной благоприятной переменой и добился летом 1801 года свободного доступа к Акрополю и разрешения делать рисунки, слепки, беспрепятственно вывозить древности и производить раскопки. Позже ему было дано и письменное разрешение на работу — соответствующий фирман был послан местным властям. По необходимости он имел право также сносить дома, хотя на это прежде требовалось особое разрешение. Содержание фирмана не было сообщено Элгином комитету, так же как и слова, в которых определялось дозволение снимать и вывозить мраморные памятники. У Доктора Ханта, сопровождавшего Элгина в качестве капеллана британского посольства, был перевод второго фирмана, но он не привез его в Лондон на рассмотрение комитета. Тем не менее, он изложил его содержание по памяти: Порта, чтобы явить особое уважение к послу Великобритании, высокого союзника Порты, с которым у нее длительные теплые отношения, дает Его Превосходительству, его секретарю и нанятым им художникам широчайшие полномочия обследовать храмы древних богов и находящиеся там статуи, рисовать их, делать слепки, проводить раскопки и забирать любой камень, который им покажется ценным. Комитет далее констатировал, что турецкое правительство в Константинополе и в Афинах не выдвигало никаких возражений и не чинило препятствий исполнению дозволенного фирманом. Более того, хотя работы по снятию и вывозу потребовали целого года, вся деятельность велась открыто и с привлечением сотен местных рабочих, правительство не выказывало никакого неудовольствия в этом отношении. Даже среди греческого населения Афин не было никакого отрицательного отношения к проводимым работам, что удостоверяется свидетельством Гамильтона, ибо народ видел в них скорее случай подработать у иностранцев. Турки же были холодны и безразличны к сохранению древних памятников. Что до путешественников и любителей искусства, то они наносили еще больший урон, потому что из эгоистичных побуждений уговаривали солдат и жителей Акрополя приносить им древности.

По второму вопросу, об обстоятельствах собирания коллекции, комитет ответил, что до отъезда в Константинополь лорд Элгин заявил мистеру Питту, лорду Гренвиллю и мистеру Дандасу о своих намерениях привезти из Афин рисунки и слепки с целью развития и совершенствования искусств в Англии. Он просил рассматривать это дело как национальное и предпринять шаги к тому, чтобы оно было сделано за общественный счет, но ни тогда, ни позже его просьбам не уделялось должного внимания.

Одно из писем лорда Элгина от 13 февраля 1803 года государственному секретарю имело своим следствием, что Его Милость не стала требовать возмещения стоимости данного предприятия, как сделали бы послы других дворов. Приведенные в том же досье суммы были столь громадны, что не позволяли Элгину требовать возмещения расходов, в которые он вошел. Следовательно, нет сомнений, что Элгин считал свою деятельность совершенно независимой от его официальных полномочий. Рассматривало ли этот вопрос правительство, давшее разрешение, в том же свете, можно только догадываться, а комитет не располагал достаточными свидетельствами. Учитывая положение Элгина, сомнения могли бы рассеять только турецкие министры того времени, если бы они были живы.

Лорд Абердин, член комитета, и Хант, который был осведомлен в этом вопросе, придерживались мнения, что англичанин, не облеченный полномочиями посла, никогда бы не получил такой широкой свободы действий от турецкого правительства.

Комитет также отметил, что снятые Шуазелем-Гуффье с Парфенона скульптуры были добыты им в то время, когда он был послом в Константинополе. Комитет не мог узнать, сделал ли он это с открытого дозволения или по официальному решению. Однако не было сомнения в намерениях французских правительств завладеть ценными памятниками, и лорд Абердин вместе с другими членами комитета, сделали вывод, что в ближайшее же время французскому правительству удалось бы вывезти реликвии, если бы лорд Элгин не опередил его и тем самым не заполучил памятники для своей страны.

Третий вопрос, о ценности скульптур, не вызвал затруднений.

По утверждениям известных английских художников, эти творения принадлежали к перворазряднейшим произведениям ваяния. Некоторые считали их выше, некоторые равными Аполлону Бельведерскому, Лаокоону и Бельведерскому торсу. О них говорили с восхищением и жаром, несмотря на повреждения их ставили в один ряд с лучшими оригиналами, называли замечательнейшими скульптурами античности, ибо они были творениями Фидия. Благодаря своим достоинствам, говорили знатоки искусств, эти произведения послужат образцами для британских художников, воспитают их и принесут в страну понимание прекрасного.

По четвертому вопросу, о денежной стоимости древностей, комитет после длительных переговоров, заявил, что доверяет документам лорда Элгина, свидетельствующим о значительных расходах, в которые он вошел при собирании коллекции. Затраты с 1799 по январь 1803 составили 62 440 фунтов стерлингов с процентами, а с 1803 по 1816 год, согласно дополнительному счету, 74 000 фунтов с процентами. Не может быть сомнений, что лорд Элгин потратил значительную сумму. Но даже допустив, что расходы достигли крупной суммы, комитет без колебаний выражает мнение, что точную стоимость коллекции определить невозможно.

Члены комитета предложили две разные цифры: Найт 25 000, а Гамильтон 60 000 фунтов. Лорд Абердин со своей стороны выдвинул цифру 35 000. Комитет остановился на сумме 35 000, учитывая выплаченные ранее Британским музеем деньги за другие коллекции, например, за коллекцию Таунли, приобретенную в 1805 году за 20 000 фунтов, или статуи с храма на Эгине, приобретенные Людвигом, кронпринцем баварским, за 6000 фунтов, или статуи Филагии, приобретенные Британским музеем за 15 000.

Комитет пригласил известных художников и критиков на свои заседания, чтобы те высказали свое мнение о ценности древностей, их художественном совершенстве и денежной стоимости.

Председатель комитета Генри Бэнкс представил отчет Палате общин 7 июня 1816 года (н.с.). Он опроверг высказывания тех, кто выступал против приобретения коллекции на том основании, что такие расходы не позволяет казна, и сослался на доклад Комитета образования нижней палаты, констатирующий, что 120 000 детей в Лондоне были лишены всякого образования. Бэнкс отверг и другое возражение, именно, что Элгин вывез древности из Афин благодаря своему положению дипломата. Он обратился к показаниям многих путешественников о том, что сами афиняне охотно трудились для выполнения указаний фирмана, и что мирный вывоз древностей был произведен с целью сохранения древностей от грозящего им разрушения.

Однако члены оппозиции Гервин, Хэммерсли и лорд Мильтон, возразили, считая приобретения роскошью при сложившемся состоянии британских финансов. Использованные Элгином средства были расценены ими как неприемлемые и наносящие ущерб народу Афин, который может однажды снова добиться процветания. Хэммерсли осуждал действия Элгина как незаконные, так как тот прибегал к подкупу. Он также считал, что если приобретения Элгина будут помещены в Британский музей, то станут позором и бесчестьем для всей английской нации. Brougham, блестящий противник в этом споре, говорил последним, и хотя подтвердил бесценность коллекции и ее пользу для художественных вкусов в Англии, указал на то, что речь идет не просто о 35 000 фунтов, так как придется построить для древностей здание, и общие расходы, таким образом, составят 70 или 80 тысяч.

Крокер, член комитета, опроверг все эти выступления. Он считал безосновательным и пустым предложение члена оппозиции Хэммерсли, состоящее в том, чтобы правительство приобрело коллекцию и сохранило ее для прежних владельцев. Предполагалось, в данном случае, что коллекция должна быть впоследствии возвращена афинянам, ввиду того, что императрица Екатерина составила план восстановления Афин в прежнем величии. Крокер подтверждал свои возражения свидетельством члена парламента Моррита, который писал в одной из своих книг, что, посетив Афины повторно в 1799 году по истечении пяти лет, он наблюдал большой ущерб, нанесенный памятникам, и что Элгин спасал оставшееся от верного разрушения. После этих дебатов, кратко обрисованных нами, парламент постановил приобрести коллекцию Элгина за 35 000 фунтов при 80 голосах «за» и 30 «против». Авторитетные газеты оппозиции, а среди них и «Таймс», хвалили это решение как достойное британской нации и сулящее в будущем благие плоды. Лондонские юмористические газеты высмеивали это решение каламбурами и сатирическими стихами, в том числе и вышеприведенной «жалобой британского народа».

По окончании прений были опубликованы все имеющие к ним отношение документы и каталог приобретений в виде книги под заглавием «Доклад избранного комитета Палаты общин о коллекции мраморных скульптур лорда Элгина, с приложением подробного указателя», Лондон, 1816. Такова история мраморов Парфенона, кратко описанная нами, начиная с их вывоза из Афин и заканчивая помещением в Британский музей. Элгин прожил еще 26 лет после продажи коллекции. Он умер 2/14 ноября 1842 года в возрасте 73 лет. Лорд Элгин был отцом 14 детей, последний из которых родился в 1831 году.

Если после всего сказанного мы все же хотим вынести на свой суд деятельность Элгина, мы должны рассмотреть ее с двух точек зрения в соответствии с ее двоякой природой и последствиями: по одну и по другую сторону Ионического моря, в Греции и в Европе. В Греции и, особенно, в Афинах, дело Элгина было ни чем иным, как разорением и ограблением величайшего города античности. Но для Европы оно означало приобретение замечательных реликвий, вокруг которых собирались художники и ценители древности, отдавая им дань почтения и находя в их божественных формах источник вдохновения.

Рассмотрим дело Элгина беспристрастно, не с точки зрения эмоций, но в целом, в соответствии с его замыслом, временем и способом претворения в жизнь.

Какова была цель Элгина? Содействовать развитию искусств в Англии. Изначально он хотел достичь этого, убедив свое правительство послать английских художников на Восток изучать подлинные произведения архитектуры и скульптуры, измерять и рисовать их. Его просьбы были проигнорированы. Будучи тонким знатоком древности, он отметил, что проделанная работа недостаточна и требуются новые рисунки и измерения. Он решил сделать это за свой счет, поскольку был достаточно богат, и привлечь к работе лучших художников по своему выбору. Его работа проходила в благоприятных обстоятельствах, которыми он был обязан, конечно, не себе, но которыми стремился воспользоваться, как сделал бы представитель любой другой нации.

Рассмотрим теперь, как он принялся за это дело. Его методы, безусловно заслуживают всяческого осуждения: он снял барельефы, которые ему было позволено только рисовать и копировать в гипсе, снял метопы и часть фриза, группы статуй, словом, безжалостно разрушил прекраснейший памятник древности, используя свое политическое положение и влияние, подкупы и щедрые выплаты нанятым людям. Не смотря на то, что всю деятельность вел его агент, Элгин, конечно, знал о ней и отдавал приказания. Мы полагаем, что не найдется никого, кто бы отрицал, что своими действиями Элгин очернил собственный замысел и патриотическое начинание.

Только одно может смягчить суд греческого историка над Элгином: в те времена Греция была жертвой — все расхищали древности, Кенигсберг во время Морозини снял статуи с Парфенона, так же как сделал и современник Элгина Шуазель-Гуффье, который незадолго до описываемого нами предприятия вывез метопы во Францию. Так поступали все путешественники. Подобные прецеденты подавали дурной пример, и использовались Элгином в качестве оправдания, но, тем не менее, они имели место. Добавим к этому, что соперничество Франции и Англии за обогащение своих музеев усиливалось и давало путешественникам, послам и консулам лишний повод для использования всех возможных законных и незаконных средств для получения древностей.

Шуазель-Гуффье пишет в своих заметках, что «лорду Элгину посчастливилось больше, чем мне, ибо доверие к нему возросло из-за присутствия победоносной морской эскадры, завоевания Египта и возвращения этих владений Турции. Он получил от Порты уступки, которых в другое время не добились самые изворотливые и льстивые министры. Элгин вывез из Греции богатый урожай ценных памятников, о которых я долго и бесплодно мечтал, и мне невозможно удержаться от некоторой зависти, видя их в его собственности. Но хорошо, что поклонники искусства наконец узнали, что эти шедевры были спасены от турецкого варварства и хранятся у ценителя, который сделает их доступными для публики». Кроме того, мысль о возможном разрушении памятников древности — чему было много примеров — усиливала тягу к сохранению их любой ценой. Висконти писал: «Мы можем только сожалеть, что благородный замысел Элгина спасти их от ежедневных посягательств варварской нации не пришел сто пятьдесят лет назад в голову какому-нибудь любителю античности». Катремер Де Кенси также считает вывоз античных произведений в Европу счастливым событием.

Более всего способствовала такому грабежу социальная и политическая обстановка в Афинах, отсутствие образования в народе и безразличие к памятникам древности. Этого бы не могло произойти в большом городе с образованным населением, обеспокоенным сохранением национального наследия и памятников, сотворенных предками.

Кроме того, европейцы отказывались даже и представить себе национальную идею, пробуждавшуюся тогда в душах греков. Просвещенные греки твердо верили, что Афины станут свободным городом, что пусть пока небольшая часть Греции, но снова обретет свободу, и что одной из приоритетных ее задач станет сохранение памятников ее прошлого. Однако даже Байрон, долго проживший в Афинах, не верил в скорое возрождение греческой нации. В Песне Второй «Паломничества Чайльд-Гарольда» он пишет о греках:

Строфа 73
Моя Эллада, красоты гробница!
Бессмертная и в гибели своей,
Великая в паденье! Чья десница
Сплотит твоих сынов и дочерей?
Где мощь и непокорство прошлых дней,
Когда в неравный бой за Фермопилы
Шла без надежды горсть богатырей?
И кто же вновь твои разбудит силы
И воззовет тебя, Эллада, из могилы?

И ниже, в следующей строфе, он пишет о потомках Фразибула:

Строфа 74
Когда за вольность бился Фразибул,
Могли ль поверить гордые Афины,
Что покорит их некогда Стамбул
И ввергнет в скорбь цветущие долины.
И кто ж теперь Эллады властелины?
Не тридцать их — кто хочет, тот и князь.
И грек молчит, и рабьи гнутся спины,
И, под плетьми турецкими смирясь,
Простерлась Греция, затоптанная в грязь.

Таковы были господствовавшие в Европе представления о Греции. Афины считались варварской землей, и ожидалось — не без некоторых оснований, — что их памятники скоро перестанут существовать.

Сегодня Элгин и его помощники в создании коллекции спят под могильными камнями. Все они, кроме Лузиери, увидели Грецию свободным королевством и многократно слышали ее голос, оплакивающий разграбление древних сокровищ. Сожалели ли они, когда видели свободную страну, о том, что обобрали ее, пока та еще была в рабстве, или радовались, что успели это сделать — мы не знаем.

Беспристрастно рассматривая вывоз ценностей в тесной связи со временем и местом событий, принимая во внимание тот факт, что любовь греков к своим древностям еще не достигла в то время силы религиозного пыла, царящего в сердцах не только немногих посвященных, но и всей нации, мы считаем, отстраняясь от поэтических порывов, показного гнева и демагогической одержимости античностью, что греческий историк может только сострадать и сокрушаться о действиях Элгина и ему подобных. Но он не может проклинать и бросать камни в тех людей, которые трудились на пользу не только своей страны, но искусства и науки в целом, которые перенесли богов Греции в центры цивилизации, которые распространили там божественный свет, исходящий от божественных форм — свет богов, скрытый глубокой тьмою рабства, павшей на страну, которой они покровительствовали.

Чтобы завершить повествование о мраморах Парфенона, нужно сказать несколько слов о дальнейшей жизни трех людей, бывших героями нашей истории, помимо Элгина — людей, преодолевших большие трудности при выполнении поручений Элгина. Это Гамильтон, Э. Калуцис и Лузиери.

Гамильтон родился в 1777 году. Этот человек был выдающимся антикваром и в качестве такового был привлечен Элгином к работе в Греции. Он провел год на Кифере, наблюдая за спасением затонувших сокровищ, а затем в 1803 году отправился в Египет и на Восток в новых поисках древностей. Вернувшись в Англию, он опубликовал повествования о своих путешествиях и другие литературные произведения, включая и вышеупомянутый меморандум о мраморах Парфенона.

По возвращении в Англию из путешествий, Гамильтон служил помощником секретаря в Министерстве иностранных дел с 1809 по 1822 годы, а в 1822 был отправлен с миссией к неаполитанскому двору, где оставался до 1825 года. Позже, в 1837 и 1841 годах, он был председателем Королевского географического общества.

Э. Калуцис, который своим усердием и влиянием более всех способствовал спасению груза «Ментора», был уроженцем Киферы и принадлежал к одному из самых родовитых киферийских семейств. Он родился в 1756 году, его жена была из знатного дома Вениери. В 1780 году, когда киферийцы восстали против губернатора П. Марчелло, Калуциса сочли заговорщиком и выслали вместе с другими арестованными в Венецию, где он был оправдан. Из Венеции он отправился в Падую, где изучал право и получил степень доктора. Он вернулся на Киферу и занимался своей профессиональной деятельностью, заслужив репутацию одного из лучших знатоков венецианских законов.

После упразднения Венецианской республики французами, во время господства на острове крайней анархии и сведения кровавых счетов между жителями деревень и города, Калуцис был одним из популярнейших горожан, сами селяне защищали его.

В 1799 году по рекомендации Спиридона Форестиса с Корфу, британского посла в Семиостровной республике, Калуцис был назначен консулом Англии на Кифере. Он был на этом посту до 1815 года, когда британцы оккупировали ионийские острова.

В 1817 году была принята Ионийская конституция, и лорд верховный комиссар Томас Мейтленд предложил Калуцису пост сенатора. Тот отказался из-за возраста и по семейным обстоятельствам. Он умер, окруженный любовью соотечественников в ноябре 1833 года.

Что касается Джованни Баттиста Лузиери, он остался в Афинах после продажи коллекции Элгина и жил там до самой смерти. Умер он в 1821 году в возрасте 70 лет. Мы не знаем, продолжал ли он поставлять Элгину древности после продажи коллекции или занимался только тем, что рисовал афинские памятники.

Рисунки афинских памятников в Британском музее являются произведениями этого художника. К его заслугам, видимо, относится и то, что он позаботился, чтобы древности были должным образом упакованы в ящики и не разбились при перевозке.

Лузиери не питал никакой симпатии к грекам, что подтверждает и Байрон. Когда он умер, его похоронили в обители капуцинов, недалеко от монумента Лисикрата. Английские жители Афин украсили его могилу мраморным надгробием со следующей эпитафией:

Ioanni Baptistae Lusieri
Angli in Athenis
Quod in monumentis Atticis illustrandis
Virum bene meritum
Et in terra peregrina
Amicum
Perdiderunt
Pictor insignis annos XXV his locis artem exercuit
Et inter opus morte inopina sublatus est
Nocte III Kal. Feb. AD MDCCCXXI
Aetatis suae LXX.

Мраморное надгробие вскоре было погребено под руинами монастыря, брошенного и разрушенного во время борьбы греков за независимость. Оно было скрыто 46 лет, стерших память о монастыре и сохранивших только воспоминание о том, что участок с монументом Лисикрата принадлежит французскому правительству. Надгробие было обнаружено в 1867 году, вместе с другими могилами французов, умерших в Афинах, когда проводились раскопки вокруг монумента Лисикрата. Из благодарности за все, что Лузиери сделал для британской нации, его могила была перенесена на церковное кладбище протестантской церкви Афин, выходящей на улицу Филэллинов, этого гостя на Афинской земле. Там она находится и по сей день. По странной иронии судьбы надгробие человека, который менее всего любил греков, оказалось в самом заметном месте улицы Филэллинов.